Институт

В 1936—1941 гг. — студент санитарно-гигиенического факультета Ростовского-на-Дону государственного медицинского института, сталинский стипендиат.

Летом 1936 г. с аттестатом зрелости на руках я впервые приехал в Ростов-на-Дону с твердым намерением поступить в медицинский институт. До этого я жил в небольшом, тогда еще малоизвестном шахтерском городке Краснодон (Донбасс). Незадолго до окончания средней школы мне посчастливилось посмотреть пьесу А. Корнейчука «Платон Кречет», где автор очень тепло показывал образ врача. Я решил посвятить себя медицине, но, как и многие другие абитуриенты, мечтал в будущем только о хирургической деятельности.

Однако события развивались несколько в другом направлении. Я был зачислен на только что организованный санитарно-гигиенический факультет, и было ясно, что надо готовиться к профессии не хирурга, а... санитарного врача. Естественно, что возникли сомнения в целесообразности избранного пути, но вскоре они развеялись окончательно. На 2 курсе мы познакомились с курсом микробиологии, и я убедился, что профилактическое направление - одно из интереснейших в медицине. Курс микробиологии у нас вел Петр Васильевич Сомов – прекрасный лектор и педагог, блестящий знаток туляремии и других зоонозных заболеваний. Он сумел привить нам интерес и любовь к своей дисциплине. Я в числе прочих студентов стал одним из ревностных членов студенческого научного кружка на кафедре микробиологии. К сожалению, доцент П.В. Сомов недолго руководил им, а после его ухода, как это часто бывает в подобных ситуациях, наша увлеченность микробиологией стала более сдержанной.

У моих сверстников появились новые «кумиры» – профессор гистологии К.А. Лавров и особенно профессор кафедры инфекционных болезней с курсом эпидемиологии Г.П. Руднев. Это были исключительно талантливые педагоги и воспитатели молодежи. Кроме блестящего ораторского мастерства и личного обаяния, они покоряли нас своей демократичностью, человеческой простотой и душевным отношением к студентам. Неудивительно, что профессора К.А. Лавров и Г.П. Руднев были любимцами многих поколений воспитанников РГМИ, в том числе и нашего выпуска.

Прошло тридцать с лишним лет с тех пор как я впервые познакомился близко с Георгием Павловичем Рудневым. В моей жизни он сыграл исключительно плодотворную роль, которую трудно переоценить. Любовь и благодарность к своему лучшему учителю я пронесу до конца своих дней. Ему я обязан, прежде всего, тем, что стал ученым, эпидемиологом.

Профессор Г.П. Руднев уже тогда был видным инфекционистом и эпидемиологом. Его исследования по клинике и эпидемиологии чумы, холеры и других особо опасных инфекций создавали вокруг его имени ореол почитания и романтической славы. Свою кафедру Г.П. Руднев укомплектовал замечательными специалистами-педагогами и учеными, которые как бы дополняли своего незаурядного шефа. Это были доценты С.А. Мстибовский, Клячкин, Княжанский, Длугач, ассистент Баландин и другие. В целом эти люди вместе со своим руководителем создавали на ведущей кафедре санитарно-гигиенического факультета волнующую атмосферу радостного познания. Мы постоянно общались с коллективом своих наставников и воспитателей. Георгий Павлович Руднев читал лекции и вел практические занятия по курсу инфекционных болезней. Кроме того, он руководил научным студенческим кружком инфекционистов и эпидемиологов. У меня сохранилась очень дорогая для меня фотография кружковцев со своим руководителем, которую я высылаю к юбилею в РГМИ.

Георгий Павлович Руднев и его соратники по кафедре тактично и очень настойчиво лепили из нас не только будущих эпидемиологов и инфекционистов, но и приобщали нас к науке. Под руководством С.А. Мстибовского я подготовил научную работу «Эпидемиология и профилактика дифтерии по городу Ростов-на-Дону за 10 лет (1928-1938 гг.)», которая на студенческой конференции института получила вторую премию (250 рублей). Мы, кружковцы, очень часто бывали на защите диссертаций, заседаниях ученых советов РГМИ и Ростовского противочумного института. Пользуясь дружескими связями с Н.Н. Жуковым-Вережниковым – крупнейшим знатоком иммунологии чумы (он работал тогда в РПГИ), Г.П. Руднев привлек его для занятий со своими питомцами. По инициативе Г.П. Руднева и Н.Н. Жукова-Вережникова, летом 1939 г. была организована экспедиция студентов нашего института (главным образом, сангигфака) в Приуральский природный очаг чумы для организации там противоэпидемических мероприятий среди местного населения. В группу студентов-вакцинаторов, направленных в распоряжение Астраханской противочумной станции, вошли товарищи М. Карпов, И. Колесов, А. Власов, А. Кобзарь, Н. Стукалов, А. Петров, В. Цыпленков, П. Голомазов, Р. Тарарин, С. Кац и другие. Во время этой экспедиции в песках и барханах Западно-Казахстанской области (районы сев.-вост. Гурьева, Джамбул и др.) мы помимо серьезной противоэпидемической практики получили жизненную закалку и морально-психологическую подготовку, которые нам так пригодились в годы Великой Отечественной войны. Участники экспедиции в Казахстан были отобраны комсомольской и партийной организацией, а также студпрофкомом института. Кроме того, мы имели официальные предписания Минздрава СССР.

Школой выучки и профессиональной подготовки для меня, как военного эпидемиолога, была война и академия. Но справедливости ради надо отметить, что в основе этого творческого процесса лежало неотразимое духовное и моральное влияние, а также знания, полученные от замечательных педагогов во время учебы в РГМИ.

Сказывались также прекрасные традиции нашего института - дух товарищества и коллективизма, гуманизм и гражданственность его воспитанников. Насколько я помню, у нас всегда хорошо была поставлена общественная работа, чувствовалось сильное влияние партийной и комсомольской организаций, которые всегда активно вторгались в студенческий быт и учебу. Нашими партийными руководителями были Н.В. Кузнецов, М.П. Андреев, в комсомольских вожаках ходили М. Харагезов, М. Левченко, в студпрофкоме «заседали» Я. Снохчан, В. Файбушевич, П. Голомазов, Н. Стукалов и другие.

У нас на курсе было много отличных спортсменов. Гордостью института был чемпион по гимнастике сангиговец Стася Чижакас. Способными гимнастами, неоднократно защищавшими честь факультета и института на спортивных состязаниях, были В. Ритенко, Сипко, а среди девушек – Н. Трунина, Е. Кирсанова, Г. Плюшкина. Очень увлекался спортом, правда больше в плане судейства, Юра Царев, в дальнейшем полностью посвятивший себя лечебной гимнастике и физкультуре.

Студенты в наше время довольно часто посещали драматический театр им. М. Горького, получая бесплатные билеты в студпрофкоме. Блестящая игра таких мастеров сцены, как Марецкая, Мордвинов, и режиссерский талант Завадского, работавших тогда в Ростове, покоряли нас, воспитывая эстетические вкусы.

Лично я сперва больше увлекался только учебой и наукой. Помню, как на 2 курсе мне здорово влетело за это на комсомольском собрании от Стаси Мазиной, которая раскритиковала меня за недостаточную общественную активность. Но потом и я втянулся в водоворот общественной жизни на курсе. Мне дали поручение курсового агитатора, и я с удовольствием выполнял эту функцию в течение ряда лет. Наш сокурсник Михаил Петрович Андреев, член партии, более старший по возрасту и жизненному опыту товарищ, оказывал на нас, юнцов, если говорить об их общественном лице, очень благотворное влияние: он воспитывал нас в духе боевитости в общественных делах.

В 1939 г. мне как отличнику учебы, участвующему в работе СНО и выполняющему общественные поручения, в числе 12 избранников присудили Сталинскую стипендию. Это очень повысило личную ответственность перед коллективом и самим собой. Вся окружающая обстановка, друзья, воспитатели, мои собственные интересы и идеалы ускорили единственно правильное и логическое решение - связать свою судьбу и жизнь с партией. В 1940 году я торжественно был принят в группу сочувствующих ВКП(б). По тогдашнему уставу это был необходимый этап при приеме в партию. В сочувствующие меня рекомендовали комитет ВЛКСМ, Николай Васильевич Кузнецов и Маргос Харагезов. Это был незабываемый и волнующий момент в моей жизни, которая в моем представлении отныне приобретала осмысленную направленность. На примере собственного социального «вызревания» и роста своих ближайших друзей в стенах института я могу теперь судить, что наша славная колыбель всесторонне подготовила нас для преодоления тяжелых испытаний, выпавших на долю выпускников 1941 года. Мы с честью перенесли все эти испытания вместе со всем советским народом. Наш дорогой институт готовил из нас не только врачей-профессионалов, но и прежде всего патриотов, коммунистов, защитников социалистической Родины.

12 мая 1971 г.

Память человеческая обычно бережно хранит для истории и потомков имена и дела тех, кто в жизни беззаветно служил людям, науке, Родине. В первую очередь это относится к медикам, в том числе и военным врачам, без которых невозможно себе представить развитие отечественной медицины.

Среди выдающихся врачей – учёных и практиков XX столетия – достойное место занимает имя действительного члена АМН СССР профессора Георгия Павловича Руднева (5 или 6 сентября 1899 – 27 июля 1970) – замечательного сына России, врача, советского учёного. Это был талантливейший русский интеллигент, крупный ученый, инфекционист и эпидемиолог уходящего века, незаурядный специалист по чуме, туляремии, холере и другим инфекциям. Предложенные им клинико-эпидемиологическая классификация особо опасных инфекций (ООИ) и схемы их лечения стали классическим вкладом в инфектологию и эпидемиологию.

В суровые годы Великой Отечественной войны Г.П. Руднев был военврачом 1 ранга, а затем полковником медицинской службы. Его жизнь и деятельность являются ярким примером беззаветного служения людям, медицине и практическому здравоохранению, особенно в сложных и трудных условиях медицинского обеспечения войск и населения в прифронтовой зоне при борьбе с карантинными инфекциями.

Основные вехи жизни Георгия Павловича следующие.

Родился он в семье полтавского фармацевта с очень скромным достатком. Уже в 6-летнем возрасте лишился отца. В 1909 г. после строгого экзамена был принят в Полтавскую классическую гимназию, которую окончил с серебряной медалью. В 1918 г. поступил на медицинский факультет Донского университета в Ростове-на-Дону (бывшего Варшавского университета, переведённого в 1916 г. в Ростов), который успешно окончил в 1923 г.

Годы учёбы и жизни в Ростове в то время были особенно трудными из-за голода, известных политических событий и гражданской войны на Дону. В 1919–1922 г.г. студент Г.П. Руднев вынужден был совмещать учёбу в университете с работой санитара-дезинфектора и лекарского помощника в тифозных и холерных бараках. Он дважды перенес сыпной и возвратный тифы.

После окончания медицинского факультета и получения врачебного диплома Г.П. Руднев был избран ординатором, а потом ассистентом госпитальной терапевтической клиники медфака Донского университета. В качестве ассистента в 1926 г. он работал в противомалярийной экспедиции на Черноморском побережье Кавказа, а в 1929–1932 г.г. – в чумных госпиталях под руководством профессора Б.Н. Страдомского. С 1932 г. по 1936 г. кандидат медицинских наук доцент Г.П. Руднев заведовал кафедрой терапии и инфекционных болезней Дагестанского медицинского института (г. Махачкала), руководил экспедициями по изучению эпидемических очагов бруцеллёза.

В 1936 г. Георгий Павлович блестяще защитил докторскую диссертацию «Клиника чумы» и был избран заведующим кафедрой инфекционных болезней с курсом эпидемиологии Ростовского-на-Дону государственного медицинского института (РГМИ).

В июне 1941 г. Г.П. Руднев добровольно ушел на фронт, где участвовал в боевых действиях войск в качестве армейского эпидемиолога 19-й армии (с ноября 1941 г. – 1-й Ударной армии), а затем начальника отдела ООИ 316 СЭЛ Западного фронта и одновременно инфекциониста-консультанта. По счастливому совпадению в рядах 1-й Ударной армии автор настоящего эссе прошел боевой путь с ноября 1941 по июнь 1945 г. в должностях старшего врача стрелкового батальона, бригадного эпидемиолога, специалиста армейского санэпидотряда.

В 1944 г. Г.П. Руднев был уволен в запас в связи с избранием его заведующим кафедрой инфекционных болезней Центрального института усовершенствования врачей. Здесь он трудился до конца своих дней, совмещая научную и педагогическую деятельность с огромной и плодотворной работой в Академии медицинских наук и в Министерстве здравоохранения СССР, а также Министерстве вооруженных сил (в 1950–1953 гг. – Военное министерство, с 1953 г. – Министерство обороны) СССР.

Особого внимания заслуживает деятельность Г.П. Руднева во время Великой Отечественной войны по противоэпидемической защите личного состава войск и населения страны, в учреждениях и органах управления военно-медицинской службы высшего звена.

Георгий Павлович являлся не только консультантом, но и организатором противоэпидемической защиты войск и населения на ТВД в сложнейшей санитарно-эпидемиологической обстановке в период Московской битвы 1941–1942 гг. Он курировал и держал под контролем деятельность всех полевых инфекционных госпиталей (а их в составе Западного фронта насчитывалось от 10 до 20), систематически выезжал во все крупные эпидемические очаги инфекций, целеустремленно использовал свои знания, кипучую энергию и опыт для оптимального решения вопросов военно-полевой эпидемиологии и инфектологии.

Особенно большой вклад Г.П. Руднев внес в борьбу с туляремией на фронтах Великой Отечественной войны. Так, например, он первым установил клинико-эпидемиологический диагноз ангинозно-бубонной формы туляремии в войсках в Подмосковье на фоне эпизоотии мышевидных грызунов, когда они интенсивно заражали водоёмы, пищевые продукты, солому и подстилочный материал в землянках и окопах. Это открытие предопределило в дальнейшем научно-обоснованную тактику военных эпидемиологов при организации противоэпидемических мероприятий в войсках в условиях развившейся эпизоотии полёвок, когда реализовывался воздушно-пылевой путь заражения туляремией (лёгочно-бронхиальной формой). Большое значение в эффективной борьбе с туляремией сыграла также предложенная Г.П. Рудневым эпидемиологическая классификация туляремии.

Зимой 1942–1943 гг. Г.П. Руднев был направлен Главным военно-санитарным управлением Красной Армии на Сталинградский фронт, где возникла крупнейшая в истории войн вспышка туляремии. Она срывала иногда боевые действия войск, когда этой инфекцией заболевало в отдельных частях порой 85–100% личного состава. Кроме того, мыши пожирали пайки, документацию, проникали в самолёты и танки, повреждая электропроводку, радиосвязь.

Об этой эпидемии упоминает в своих мемуарах маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский. От голодных мышей большой урон под Сталинградом нес и противник. Согласно сообщению полковника В. Морозова («Красная звезда» от 21 марта 1963 г.), 22-я танковая дивизия вермахта из 104 танков перед боем не смогла завести 39 (около 38%), а 34 машины остановились во время марша. Причина – «разбой» полевых мышей, сожравших изоляцию электропроводки.

В период Сталинградской битвы Г.П. Руднев наряду с многочисленными консультациями инфекционных больных, анализом конкретной санитарно-эпидемиологической обстановки и методическими рекомендациями эпидемиологам большое внимание обращал на лабораторное исследование органов отловленных в Сальских степях грызунов. Эти степи, входившие тогда в театр военных действий Сталинградского фронта, исторически считались эндемичными по чуме.

Присутствуя в полевой лаборатории на одном из вскрытий грызунов и рассматривая их внутренние органы, Георгий Павлович неосторожно приподнял запотевшие очки-консервы и... аэрогенно заразился туляремией, которую перенёс очень тяжело. Случай для практических чумологов очень поучительный!

Характеризуя плодотворную деятельность Г.П. Руднева в разработке проблем туляремии, можно сказать, что она была одним из важнейших факторов, определивших победу над этой инфекцией в годы войны. Огромное значение, в частности, имели его доклады на конференциях военных врачей об особенностях клиники, диагностики и эпидемиологии туляремии, статьи об этой инфекции, опубликованные в годы войны на страницах «Военно-санитарного дела» (так до 1944 г. назывался «Военно-медицинский журнал») и в «Справочнике по инфекционным болезням» (1942, 1944).

Мне, выпускнику РГМИ июня 1941 г., повезло быть в числе учеников профессора Г.П. Руднева ещё в студенческую пору, когда он заведовал кафедрой инфекционных болезней с курсом эпидемиологии. В 1939 г. Георгий Павлович вместе с группой преподавателей создал на кафедре необычный студенческий кружок из числа студентов-отличников санитарно-гигиенического факультета института. Он и его коллеги тогда по-отечески пестовали и воспитывали кружковцев преимущественно по эпидемиологии ООИ. Мы были, что называется, воском в их руках.

Лично я как сталинский стипендиат был в особом фаворе и поле зрения шефа, который готовил из меня аспиранта своей кафедры. Летом 1939 г. он отправил меня с экспедицией Ростовского противочумного института в Западный Казахстан. Это намного обогатило меня знаниями и опытом как будущего эпидемиолога.

Начавшаяся внезапно война нарушила все наши радужные планы. Наш руководитель ушёл в действующую армию, а члены студенческого научного кружка, став врачами «огненного выпуска», оказались на различных фронтах Великой Отечественной войны.

Оглядываясь на пройденный жизненный путь, я осознаю, что мой выбор профессии, врачебный кругозор и мировоззрение эпидемиолога, преподавателя и учёного как в военных, так и в гражданских должностях в значительной мере сформировались под влиянием моего любимого Учителя - Г.П. Руднева - ещё в студенческие годы. Поистине, как говорил Гёте, учатся у тех, кого мы любим.

Мне хотелось бы поделиться с читателями своими воспоминаниями и впечатлениями студенческой поры о личности профессора Г.П. Руднева. Мы, студенты и аспиранты, боготворили его тогда. Выступления нашего Учителя мы никогда не пропускали, а его аудитория всегда была переполнена до отказа.

Читал лекции Георгий Павлович превосходно, причём с некоторым артистизмом и обаянием неординарного человека с доброй душой. Он был не только блестящим мастером слова, но и хорошим психологом, державшим аудиторию в постоянном внимании и напряжении, никогда не теряя с ней контакта, покорял студентов содержательностью, доходчивостью и простотой изложения самых сложных вопросов патогенеза инфекционных болезней, яркостью исторических примеров из практики общения с больными во время эпидемий.

Как лектор Г.П. Руднев искусно пользовался жестикуляцией и модуляциями своего приятного баритона. Находясь за кафедрой, он нередко покидал её и прогуливался по сцене. Если позволяло помещение, Георгий Павлович спускался в зал и шёл между рядами сидящих слушателей, не давая им «засыпать» или отвлечься чем-либо посторонним. Бывали моменты, когда Г.П. Руднев просил прекратить всякие записи и внимать только его голосу, потому что он хочет сказать нам что-то очень важное и исключительно ценное, что следует хорошо запомнить. Такой необычный педагогический приём мастера слова оказывал сильнейшее психологическое воздействие на очарованную им аудиторию студентов и аспирантов, которые внимали каждому его слову.

Непререкаемый авторитет и уважение к нему Георгий Павлович снискал такими высокими моральными качествами, как душевная доброта и необычайная коммуникабельность. Он очень доброжелательно относился к людям независимо от их званий и рангов. Студенты поражались его изумительной памяти, когда многих он называл по имени, а иногда (кто постарше) - по имени и отчеству. Во время перерывов он обычно бывал в окружении студентов и беседовал с ними на разные темы, делясь своим богатым жизненным опытом и давая советы. Мы удивлялись тогда, с каким уважением и любовью он говорил о своих учителях, особенно о И.В. Завадском и Б.Н. Страдомском.

Говоря о заслугах и вкладе Г.П. Руднева в инфектологию, следует, прежде всего, упомянуть обоснование им чётких принципов лечения инфекционных больных. Именно этой проблеме он посвятил свою актовую речь 10 декабря 1963 г., которую любезно прислал мне в виде брошюры с дарственной надписью.

Возглавляя ведущую кафедру в стране по инфекционной патологии, Георгий Павлович кроме огромной научно-педагогической деятельности нередко представлял отечественных инфекционистов и эпидемиологов за рубежом, излагал позиции советской медицинской науки на съездах и медицинских форумах.

Г.П. Руднев был избран членом-корреспондентом, а затем действительным членом Академии медицинских наук СССР, академиком-секретарём отделения клинической медицины и членом Президиума АМН. Он активно участвовал в работе XIII и XIV Всесоюзных съездов микробиологов, эпидемиологов и инфекционистов, на которых выступал с программными докладами.

Летом 1964 г. мы встретились с Г.П. Рудневым в Москве на XIV Всесоюзном съезде микробиологов, эпидемиологов и инфекционистов, посвящённом вопросам снижения инфекционной заболеваемости и ликвидации в СССР ряда инфекций. Мы много беседовали о жизненных планах, научной и педагогической деятельности и вспоминали прошлое по Ростову. Несколько раз сфотографировались. Георгий Павлович крепко обнял меня и расцеловал как первого своего ученика из числа членов его лучшего в институте студенческого кружка довоенного периода. Он смущённо извинялся по поводу того, что не может пригласить меня домой из-за болезни жены - Раисы Фёдоровны Акуловой, которую члены нашего студенческого кружка в институте знали хорошо.

К новому, 1965 году Г.П. Руднев прислал мне нашу совместную фотокарточку со съезда, которой я теперь очень дорожу, с душевной надписью «Пусть наша дружба никогда не ржавеет, мой родной Ростислав. Руднев». В дальнейшем мы регулярно обменивались с ним письмами и поздравительными посланиями по случаю праздников, а также опубликованными работами.

За свою жизнь Г.П. Руднев подготовил 20 докторов и около 40 кандидатов медицинских наук, опубликовал около 200 научных работ на актуальные темы, в том числе 8 монографий по чуме, холере, туляремии, бруцеллёзу и другим инфекционным болезням. Эти книги стали настольными пособиями для специалистов по карантинным инфекциям как в России, так и во многих зарубежных странах.

Научные труды Георгия Павловича по ООИ широко использовались военными медиками не только в годы Великой Отечественной войны, но и в послевоенный период, когда возникла необходимость в создании учения о противобактериологической защите (ПБЗ) войск и населения в случае возникновения войны. По этим вопросам специалисты ЦВМУ МО, Генерального штаба Вооруженных Сил неоднократно обращались за советами к Г.П. Рудневу как к наиболее авторитетному в стране специалисту по ООИ.

Г.П. Руднев постоянно оказывал методическую помощь эпидемиологам военных округов, групп войск и флотов. Будучи виднейшим чумологом страны, он неустанно укреплял деловые связи с главными эпидемиологами военных округов, рядовыми сотрудниками отделов ООИ окружных санэпидотрядов. Все более или менее ответственные сборы этих специалистов, где обсуждались актуальные проблемы защиты от ООИ, проходили при участии Г.П. Руднева.

На фотографии, присланной мне в 1968 г. из СЭО Северо-Кавказского военного округа, изображен трогательный эпизод у памятника легендарному русскому чумологу И.А. Деминскому, где Г.П. Руднев сидит в окружении военных чумологов - специалистов отделов ООИ СЭО и противочумных отрядов военных округов, участников служебного совещания на базе противочумной станции.

Г.П. Руднев с его незаурядными знаниями, колоссальным опытом борьбы с чумой, холерой, бруцеллёзом, туляремией и другими инфекциями был, как известно, беспредельно предан медицине, Родине и людям, которых он любил по-христиански. Именно к нему можно в первую очередь отнести замечательные слова А.П. Чехова о том, что профессия врача - это подвиг, ибо она требует самоотверженности, чистоты души и помыслов.

Георгий Павлович никогда не рассматривал клинические проблемы инфекционной патологии в отрыве от вопросов эпидемиологии. Один из примеров - открытие им ангинозно-бубонной формы туляремии. Именно поэтому он является не только крупным инфекционистом, но и прекрасным эпидемиологом.

Классические сочинения Г.П. Руднева, такие как «Клиника чумы» (1938, 1940), «Зоонозы» (1950, 1959), «Бруцеллёз» (1955), «Туляремия» (1960), «Клиника особо опасных инфекций» (1966), «Антропозоонозы» (1970), «Холера» (1970), «Клиника карантинных инфекций» (1972) стали золотым фондом медицинских библиотек. Они используются не только для подготовки и усовершенствования инфекционистов, но и эпидемиологов. А выдержавшая испытание временем классификация ООИ по Г.П. Рудневу в настоящее время упоминается во многих современных учебниках по инфекционным болезням и пособиях по частной эпидемиологии.

Г.П. Руднев был многие годы членом редколлегии «Журнала микробиологии, эпидемиологии и иммунобиологии», членом правления и заместителем председателя Всесоюзного общества микробиологов, эпидемиологов и инфекционистов, заместителем ответственного редактора отдела «Эпидемиология и клиника инфекционных болезней» Большой медицинской энциклопедии.

Всё это органически связывало клинициста Г.П. Руднева с профилактической медициной, в первую очередь - с эпидемиологией.

Корифей инфектологии, блестящий чумолог и знаток других карантинных инфекций, Г.П. Руднев одновременно являлся и выдающимся эпидемиологом.

Имя Г.П. Руднева, крупного ученого-инфекциониста и эпидемиолога XX века, чтут и помнят с любовью и благодарностью многочисленные его ученики и последователи, к которым с гордостью и я причисляю себя.

Летом 1939 г., когда я окончил 3 курс института, комитет комсомола и лично профессор Г.П. Руднев рекомендовали включить меня в состав студенческой бригады вакцинаторов от Ростовского противочумного института. Бригада направлялась в Западный Казахстан для иммунизации населения аулов гретой противочумной вакциной АД. Я был в восторге от выпавшего счастья, не находил себе места от радости и удачного случая, о котором можно было только мечтать в сновидениях, а не в условиях студенческих будней. Мне неожиданно страшно повезло: я выезжал на 2-3 месяца в экспедицию, снаряженную РПЧИ в Казахстан, причем нам обещали ежедневно платить по 50 рублей суточных, да еще стипендия сохранялась.

В конце июня наша группа из 12 человек выехала в распоряжение Астраханской противочумной станции. Ехали через Сталинград, оттуда водным путем. Путешествие на теплоходе по Волге от Сталинграда до Астрахани было очень увлекательным и интересным. Но еще более приятным и запоминающимся стало путешествие от Астрахани до Гурьева на морском пароходе через Каспийское море.

В Гурьевской противочумной станции мы получили назначение в г. Уральск Западно-Казахстанской области, где нам предстояло получить верблюдов, лошадей, вакцину и отправиться побригадно в аулы для проведения основной работы - противочумной вакцинации в зоне пустыни, примыкающей к реке Урал (в так называемых барханах или дюнах).

Мне довелось работать в бригаде вдвоем с Ваней Колесовым, который, к сожалению, в войну погиб. Нам выделили в помощь также местного русского фельдшера, свободно владеющего казахским языком. В нашей бригаде были 4 верблюда (по-казахски «тьё»), 3 низкорослых лошади («айгыры»), палатка для развертывания полевого прививочного пункта, запас вакцины АД, шприцы, примусы, вата, медикаменты и перевязочный материал. От органов советской власти области и районов мы имели соответствующие предписания председателям аулсоветов о максимальном содействии нам в проведении населению прививок против чумы.

В песках (дюнах) мы провели около 3-х месяцев, путешествуя из аула в аул и в каждом из них созывая к определенному времени и месту через местную власть народ («адам»)для проведения прививок. Картина, когда к нам приходил этот народ («адам келедэ»), была всегда весьма живописной, экзотической. В какой-нибудь землянке или в развернутой палатке либо юрте мы устраивали прививочный пункт. К этому месту стекались десятками и сотнями на верблюдах и в ярких национальных костюмах казахи - мужчины и женщины. Некоторые приезжали на лошадях. Все животные были, как правило, украшены коврами, а женщины - бусами, браслетами, кольцами. Вокруг прививочного пункта быстро формировался живописный лагерь, клокочущий от гомона людей, рева животных, лая собак. Это создавало в целом приподнятое и радостное настроение чего-то крайне необычного, сказочного.

Случались, конечно, и непредвиденные сюрпризы, когда юные полуврачи оказывались в весьма деликатном и даже опасном положении. Например, когда молодые здоровые люди из числа прививаемых после уколов под лопатку вдруг... теряли от страха сознание. Тогда окружающие палатку их родственники устраивали гвалт, готовы были разнести приемный пункт, шумели и грозили нам кнутами. Потерявших сознание мы быстро приводили в чувство нашатырным спиртом, и это успокаивало возбужденных родственников. Они подчинялись советам нашего фельдшера- переводчика вернуться к своим животным и женам, подальше от нашей палатки.

А однажды я, «кишкинтай урус доктор» (молодой русский доктор) попал в положение, которое навеки отвратило меня от акушерства, хотя оно входило с 4 курса в обязательную программу нашего обучения. А произошло вот что.

К прививочному пункту, который мы развернули среди барханов, прискакал возбужденный молодой казах и сообщил, что требуется срочная медицинская помощь его жене, так как она умирает от кровотечения. Иван Колесов остался продолжать прививки, а я и фельдшер-переводчик, взобравшись на лошадей без седла, поскакали за приехавшим. В 2-3 км от нас мы увидели палатку-юрту с приподнятыми краями, толпу людей вокруг нее, а внутри юрты мятущуюся женщину среди окровавленной одежды. Что было делать с ней, я не знал, так как акушерство мы еще не проходили. Кроме того, меня пугала галдящая толпа вокруг юрты. Каких-либо лекарств у меня не было. Я почувствовал страх и свою полную беспомощность. Единственное, что я все же догадался сделать тогда, так это удалить всех зрителей, провести тампонирование ватой, убрать окровавленную одежду и постельные принадлежности больной. Затем приказал срочно приготовить удлиненное седло-носилки для больной и немедленно отправить ее на верблюде в районный центр в местную больницу. Муж это сделал незамедлительно. Я же, внутренне посрамленный, вернулся к своему пункту, проклиная свое «невежество» и беспомощность в области акушерства в экстраординарной ситуации и страх перед ним на всю жизнь.

Мы продолжали кочевать по аулам Западного Казахстана, любуясь природой пустыни, ее барханами, зарослями саксаула, необычной энтомофауной, и в то же время успешно выполняли главную задачу по проведению прививок. В ходе экспедиции мы изучили элементарный казахский язык на бытовом уровне, особенно когда спрашивали о болезнях и состоянии здоровья прививаемых. Мы наслаждались также необычным гостеприимством казахов, кочующих по пустыне в теплое время года, искренне полюбили этот народ и его традиции. Гостей в каждой семье, где мы останавливались, казахи встречали с величайшим радушием: резали барана, приготавливали знаменитое национальное блюдо «биш бармак» («пять пальцев»). Гости в палатках рассаживались на мягких подушках и коврах на самых престижных местах. Старшему из гостей при приеме пищи почетно вручали голову барана. Блюдо «биш бармак» ели вымытыми руками, а потом запивали кумысом или шубатом (верблюжьим молоком). Характерной особенностью этого национального этикета было только то, что гостями у одного хозяина полагалось быть не более одного дня. А на следующий день рекомендовалось переходить к следующему хозяину, лучше всего к соседу, где все повторялось сначала. При желании можно было месяцами путешествовать по аулам, не имея ни копейки денег, ибо гостей везде встречали и угощали бесплатно.

Из экспедиции в Казахстан мы вернулись в Ростов к сентябрю 1939 г. с довольно тугими кошельками, в которых находилось по несколько тысяч рублей. Дополнительно к этому нам еще выплатили стипендию за летнее время. Для меня же лично самой потрясающей новостью было то, что мне присвоили сталинскую стипендию в размере 500 рублей в месяц. Это был пик моего прекрасного морального и финансового положения в РГМИ, с головокружительными перспективами научного роста в дальнейшем на кафедре инфекционных болезней с эпидемиологией под руководством любимого профессора и учителя на всю жизнь Георгия Павловича Руднева, который ко мне относился в высшей степени хорошо.

1993 г.